Наука в поисках счастья

Григорий Тарасевич, редактор отдела «Науки» журнала «Русский репортер»

«Представьте, что перед вами лестница с десятью ступеньками. Самая верхняя ступенька — абсолютное счастье. Самая нижняя — полное отсутствие счастья. На какой ступеньке вы ощущаете себя сейчас?» Примерно так выглядят типичные вопросы ученых, выбравших человеческое счастье объектом своего научного анализа. Как показывает большинство исследований, российские граждане упорно ставят себя на самые нижние ступеньки этой лестницы. Только в последние годы ситуация начала слегка меняться. Но, увы, растет российское счастье куда медленнее, чем ВВП

Этот текст я садился писать с особым трепетом. Что может быть важнее человеческого счастья?! По идее, именно ради него заседают парламенты, выбираются президенты и совершаются революции. Вон, власти Королевства Бутан вместо ВВП даже высчитывают «индекс национального счастья». Впрочем, в этой стране ВВП такой маленький, что считать его просто неприлично, со счастьем как-то проще…

Но вообще-то политикам лучше не доверять. Другое дело — социологи и психологи. Уж они-то должны днями и ночами искать источники человеческого счастья, расщеплять его на элементарные частицы и выводить универсальные формулы. У братьев Стругацких в НИИЧАВО («Понедельник начинается в субботу») отдел Линейного Счастья занимал целый этаж: «Здесь пахло яблоками и хвойными лесами, здесь работали самые хорошенькие девушки и самые славные ребята. Здесь не было мрачных изуверов, знатоков и адептов черной магии… Здесь работали на оптимизм».

Но в реальности все совсем не так. Наука уже успела вычислить мощность Большого взрыва и вывести цыпленка с зубами, а такая важная вещь, как человеческое счастье, долгое время оставалась на периферии ее интересов. Американский психолог Дэвид Майерс проанализировал тематику научных публикаций за сорок лет: на 49 028 научных статей о депрессии и 38 459 статей о тревоге приходилось лишь 402 статьи о радостных эмоциях и 1710 — об ощущении счастья.

Правда, в западном мире в последнее десятилетие произошел перелом. Счастьем наконец начали заниматься. На эту тему теперь проводятся масштабные исследования, начал выходить специализированный Journal of Happiness Studies.

Впрочем, на вопрос «Что такое счастье?» ученые отвечают сухо и академично. Им так положено.

— Счастье в социальных науках считается интегральным показателем, который демонстрирует общее отношение населения к жизни (оптимизм — пессимизм), оценку происходящих событий, «успешность» жизни и ситуативную оценку положения индивида в конкретный момент времени, — объясняет сотрудник Центра сравнительных социальных исследований (ЦЭССИ) Анна Андреенкова.

Чуть более поэтично звучит формулировка сотрудника Института психологии РАН Инны Джидарьян:

— Это ощущение полноты бытия, состояние радости и удовлетворенности жизнью. В нем есть эмоциональный и когнитивный компоненты. Мы можем высчитать соотношение положительных и отрицательных эмоций за определенный отрезок времени. А когнитивный компонент — это оценка своей жизни, соответствие ее идеалам…

Но в целом в России счастье как научную тему по-прежнему не любят. Есть отделы и рабочие группы, занимающиеся стрессом, депрессией, политическими предпочтениями. А счастьем интересуются только одиночки, да и то в свободное от более важных проблем время.
Грустная страна

За последние годы было опубликовано немало исследований, посвященных счастью в планетарных масштабах. Например, в базе данных профессора Рута Винховена из Нидерландов собраны результаты 1200 различных опросов, в которых суммарно участвовали около 100 000 человек.

Россия здесь плетется в самом хвосте. Несчастнее нас только коллеги по СНГ — Армения, Украина, Молдавия — и пара африканских стран: Зимбабве и Танзания. Нас обгоняют даже Гана, Мали, Уганда и Ливан.

Честно говоря, обидно. Я попытался было себя утешить — дескать, кто такой этот Винховен, что за сомнительные расчеты он использует?! Но есть и другие масштабные исследования, согласно которым наша страна также попадает в разряд самых несчастливых. Например, международный проект Happy Planet Index. И опубликованные недавно итоги Европейского социального исследования (ESS) показывают примерно то же самое.

— Только чуть более половины россиян считают, что они в той или иной степени счастливы. В остальных европейских странах (кроме Болгарии и Украины — их показатели еще ниже, чем у нас) уровень счастья среди населения гораздо выше. Например, в Дании он составляет 95%, в Швейцарии, Исландии, Нидерландах и Финляндии — 94%, в Ирландии, Норвегии, Швеции — 92%, — рассказывает Анна Андреенкова, которая была координатором ESS в России.

Немножко успокаивает тот факт, что российские показатели счастья все-таки растут. Андреенкова приводит данные другого проекта, который ведется с начала 90−х годов. За пятнадцать лет число тех, кто считает себя «очень счастливым», увеличилось с 6 до 8%. Никак не изменилась доля «совершенно несчастных» — их как было, так и осталось 4%. Сильнее всего перемены среди тех, кто причисляет себя к «довольно счастливым» (рост с 41 до 52%) и к «не очень счастливым» (падение с 40 до 30%).

Но оптимизму мешают два факта. Во-первых, счастливых людей у нас не слишком прибавилось, особенно если учитывать, что сегодняшние данные сравниваются с самыми кризисными временами. А во-вторых, мы все равно продолжаем оставаться в числе самых несчастных стран мира.
Язык: наше счастье не их happy

Счастье у каждого свое. Физиологи говорят о выбросах дофамина и серотонина, психологи рассуждают о балансе положительных и отрицательных эмоций, социологи считают корреляции и квадратичное отклонение. Ну а лингвисты…

— Во всех этих опросах не делается поправки на язык, — уверяет один из ведущих российских лингвистов Алексей Шмелев: — Сказать по-английски I am happy — ничего не значит. А с точки зрения русского языка счастье человек испытывает в своей жизни, ну, может быть, раза три, когда у него безумная любовь или еще что-нибудь в этом роде. Допустим, ребенок поехал со своим отцом в какое-то путешествие. По-француз­ски вполне нормально звучит фраза «Он счастлив со своим папой», а по-русски — не очень. Но французское heureux все-таки сильнее, чем английское happy. А русскому «счастью», скорее, соответствует английское bliss, что переводится у нас как «блаженство». Но ведь социологи не спрашивают: «Насколько вы сейчас находитесь в состоянии блаженства?»

Выходит, все эти многочисленные опросы неубедительны, поскольку респонденты подразумевали совсем разные вещи? Но социологи с психологами упорно держат оборону. Они уверяют, что понятие «счастье» существует в картине мира любого человека, будь он бизнесменом в Нью-Йорке или охотником в африканских джунглях. И уровень счастья можно приблизительно измерять независимо от языка, благо есть вопросники, где это слово практически не употребляется. К тому же в самых разных исследованиях рядом с Россией постоянно оказываются страны типа Уганды, Ирака или Албании. Тут вряд ли можно говорить об общности языка.

Кому верить — не знаю. Тяжко вздыхаю и отправляюсь на поиски источника русского несчастья.
Менталитет: улыбаться стыдно

Мой взгляд от полки с братьями Стругацкими перескакивает на шкаф с собранием сочинений Достоевского. Если перечитать наши лучшие романы и пересмотреть лучшие фильмы, то резюме будет очень коротким: «Господи, как страшно жить!» Порядочный человек с точки зрения нашей культуры должен постоянно горевать, глядя на несовершенство мира. Счастливыми и довольными бывают только подонки.

— Русский менталитет подразумевает скромность в выражении эмоций, особенно положительных. Нам свойственно их не завышать, а, наоборот, занижать. Это что-то вроде суеверия: если ты выглядишь слишком счастливым, судьба тебя непременно накажет, — печально констатирует психолог Инна Джидарьян.

У каждой культуры свои правила выражения эмоций. Нас раздражают американцы с их вечным смайлом. А им кажется удивительной невозмутимость японцев. В ходе од­ного эксперимента представителям разных культур давали просмотреть фильм с обилием жестоко-отвратительных сцен. У американцев после просмотра лица были тоскливые, а японцы продолжали вежливо улыбаться.

У китайцев публичная демонстрация счастья вызывает недоверие и боязнь сглазить. «В конфуцианских культурах Юго-Восточной Азии отрицательные эмоции считаются нейтральными, в то время как в Южной Америке они рассматриваются как нежелательные», — пишет Марк Аргайл в своей знаменитой книге «Психология счастья». Но сам же оговаривается: «Впрочем, такие различия действительно несколько преувеличиваются».

Списать все на менталитет, конечно, очень соблазнительно. Но здесь та же самая неувязка, что и с языком: сходный уровень несчастья наблюдается почти во всех странах бывшего социалистического лагеря, хотя национальную психологию эстонцев, армян, болгар и русских сложно назвать похожей.
Деньги: богатые счастливы везде, бедные — в зависимости от континента

«Шура, сколько вам нужно для полного счастья?» — этот воп­рос Остапа Бендера кажется довольно логичным. Чем больше денег, тем счастливее человек.

Но не все так просто. Да, как правило, богатые люди счастливее бедных. Но эта зависимость не такая прямая. Дэвид Майерс сравнивает покупательную способность американцев и их ощущение счастья. За последние пятьдесят лет их доходы в среднем выросли почти в три раза, а уровень удовлетворенности жизнью топчется на месте.

Другой классический пример — люди, выигравшие большую сумму. Сначала они испытывали эйфорию. Но довольно быстро их ощущение счастья приходило к обычному уровню. Иногда даже оказывалось ниже, чем прежде: неожиданно появившиеся деньги выбивали человека из постоянного круга общения и образа жизни.

В России зависимость «деньги — счастье» тоже нелинейная.

— Внутри достаточно большой группы со «средним» доходом уровень счастья примерно одинаков независимо от того, у кого денег больше, а у кого меньше. На уровень счастья влияет либо очень маленький доход, либо довольно большой. В наиболее благополучных европейских странах, например в Норвегии, связь уровня счастья и дохода хотя и существует, но очень слабая, — рассказывает социолог Анна Андреенкова.

Согласно данным ЦЭССИ, у тех, чей семейный доход составляет $750–1500 в месяц, и у тех, кто получает $1500–2000, оценка собственного счастья совпадает с точностью до десятых долей (6,9 по 11−балльной шкале). Даже как-то обидно: получается, если мне вдруг повысят зарплату на тысячу долларов, то я от этого не стану ни на грамм счастливее.

Практически все богатые страны находятся в верхней части «рейтинга счастья» Рута Винховена, а вот государства со слабой экономикой расположены в самых неожиданных местах. Грубо говоря, можно быть бедным и счастливым, но нельзя быть богатым и несчастным.

Как утверждает профессор Винховен, если отсталые страны увеличат свои экономические показатели, то уровень счастья в них возрастет. Но если богатые государства станут еще богаче, счастливее их граждане не станут.
Климат: у них сиеста и фиеста

Парадокс: в «рейтинге счастья» рядом со спокойными и богатыми европейцами стоят Колумбия (с партизанами, наркобаронами, нищетой и терроризмом) и Гватемала (ее тоже сложно назвать высокоразвитой державой). Почему скромные латиноамериканские страны обгоняют могущественные США, Германию, Бельгию, Францию и Великобританию?

Я спросил об этом известного украинского социолога Евгения Головаху.

— А вы в окно посмотрите, — грустно ответил тот.

Я посмотрел. Там моросил холодный дождь. На календаре — начало июня, на градуснике — меньше десяти градусов. Действительно, ну какое тут может быть счастье?!

— У них климат такой, — пояснил социолог. — Можно круг­лый год купаться, спать в сиесту и устраивать карнавалы. Правда, в Северной Европе погода почти такая же противная, как у нас. Но у них социальная система, которая просто не позволяет людям быть несчастными.
Свободное время: главное — коллектив

Так как же должно быть устроено общество, чтобы человек почувствовал себя счастливым, не дожидаясь глобального потепления? Социологи приводят вполне традиционный набор: стабильность, социальная защита, терпимость к меньшинствам, отсутствие всевозможных ограничений (как экономических, так и бытовых), свобода слова и так далее.

Правда, утверждение, что социальное равенство со счастьем коррелирует очень слабо, оскорбило мои социалистические чувства. Но ничего не поделаешь, статистика есть статистика. Скорее всего, это связано с тем, что существование миллиардеров не отравляет жизнь нищим: они живут в разных мирах. Раздражение может вызывать, скорее, неравенство внутри одного социального слоя.

Особо ученые выделяют фактор коррупции. Оказывается, чем ее меньше, тем счастья больше. Причем в отличие от уровня доходов здесь нет предела совершенству. Даже там, где коррупция не так сильна, ее уменьшение все равно позитивно отражается на настроении.

Но в гораздо большей степени счастье зависит не от политического режима, а от самих граждан. Например, очень важный фактор — участие в общественных организациях (у нас в стране оно рекордно низкое). Естественно, это должна быть добровольная активность, а не обязаловка по указке сверху. Вообще, чем больше общения, контактов и активности, тем лучше. Именно поэтому игра в футбол во дворе дает гораздо больше счастья, чем плавание по Средиземному морю на собственной яхте.

Вполне очевидно, что женатые люди счастливее разведенных, работающие — безработных, верующие — атеистов.

Вот только почему-то наличие или отсутствие детей в семье практически никак не влияет на ощущение счастья.
Возраст: наши старики портят статистику

Мысли о старости у нас, как правило, ничего, кроме грусти, не вызывают. Но, как это часто бывает, бытовая психология не соответствует научным данным. «Инициаторы ряда масштабных исследований, проводившихся во многих странах и охвативших свыше 100 000 человек, выявили, что удовлетворенность жизнью с возрастом увеличивается», — пишет Марк Аргайл. Россия, как всегда, стала исключением.

— Я знаю, что оптимизм — это удел не только молодости: как показывают мировые исследования, с возрастом оптимизм и ощущение счастья только возрастают. Но сама я — пессимистка. Это характерно для нашей страны, — говорит психолог Инна Джидарьян.

В исследовании ЦЭССИ приводятся изменения уровня счастья в зависимости от возраста. В европейских странах эта кривая лишь слегка колеблется на протяжении жизни человека. А у России она неуклонно идет вниз, начиная с 7 баллов у тинейджеров и заканчивая 4 баллами у тех, кому больше 80. Так что, если уж браться всерьез за подъем национального счастья, то начинать нужно с пожилых.
Наши грядущие улыбки

Счастье на национальном уровне — это сложный коктейль, в  точном составе которого ученые пока разобраться не могут. Относительно понятны его составляющие: менталитет, общественная активность, доходы, демократичность общества и так далее. Но точные пропорции этих факторов пока неизвестны. Впрочем, похоже, большинство проблем, препятст­вующих росту российского счастья, лежит вне компетенции государства.

Так что наши власти могут укреплять международный престиж страны и даже увеличивать ВВП — за национальное счастье гражданам придется отвечать самостоятельно.